Наталья Оленева возглавила колхоз «Ветлуга» в Костромской области, когда ей было 22. Через два года развалившееся хозяйство с двумя миллионами долгов начало приносить прибыль.

Получив диплом менеджера, девушка предпочла офису молочную ферму и теперь принимает роды у коров, возит на продажу бидоны с молоком, ругается с доярками и чувствует себя абсолютно счастливой.

От города Шарья до села Рождественского 40 км. Такси останавливается напротив одноэтажного желтого домика на центральной улице — здания сельской администрации. Рядом закрытый на амбарный замок Дом культуры, напротив — столб с неработающим телефоном-автоматом. Народу на сельских улицах, кажется, больше, чем в самой Шарье. Две молодые девчонки катят коляски по разбитой щебневой дороге, женщины спешат с сумками из сельпо, у магазина присели на корточки пацаны с пивом, дед похмельного вида поправляет теплицу в огороде. Сворачиваешь с центральной улицы налево и сразу попадаешь в глухомань, окруженную лесом, — покосившиеся домики и грунтовая дорога.

— Где нам председателя найти? — спрашиваем у мужика лет 60 в старом офицерском кителе и тельняшке.

— А вы кто такие?

— Журналисты, из Москвы.

— Ой, правда, что ли? От Путина? — мужик отвлекается от починки трактора.

— Нет.

— Понятно. Значит, от Медведева. Пойдемте, провожу.

У местного сельпо нас встречает девушка в джинсах, короткой кожаной куртке и в черных туфлях-лодочках.

— Я только из города, — Наташа как бы извиняется за необычный для деревни наряд. Утром она ездила в Шарью подавать заявку на грант. Если повезет, колхозу выдадут на развитие 1,5 млн рублей.

Рабочее место председателя — в двухэтажном деревянном доме, который сохранился еще с царских времен. На столе — статуэтка «серп и молот» и телефонный справочник.

— Как вы в колхозе оказались?

— Я здесь работаю с апреля 2011 года, сначала была экономистом. Потом в августе стала председателем. У прежнего председателя было восемь или девять классов образования. Он бывший водитель. Когда я пришла, колхоз был уже поделен местными воротилами. Оставалось его закрыть и поделить официально, на бумаге. И вдруг появляюсь я. Реакция у многих была, мягко говоря, неоднозначная. Учредители колхоза были против того, чтобы хозяйство просто так растащили, и предложили мне попробовать поруководить. Не скажу, что для меня это была большая неожиданность: у меня ведь к тому моменту уже был на руках диплом сельхозакадемии.

— А как вы вообще в деревню попали?

— Я родилась в Москве, но выросла здесь, в школу пошла тоже в деревне. Отец у меня местный, а мама — из Москвы, которая приехала как-то на лето, влюбилась в отца и увезла с собой. Там они поженились, родили меня, но отец однажды вернулся в деревню и меня с собой забрал — маме пришлось за ним ехать. А когда я уже училась в старших классах, родители переехали в Кострому, нашли там работу: мама — поваром, папа — дальнобойщиком. Мне не захотелось свою школу менять, я привыкла жить здесь, в деревне, меня устраивал тот уровень образования, который был в моей школе. Хоть и говорят, что сельское образование — не лучшее, но, когда я пришла в вуз, поняла, что наша сельская школа по сравнению со многими костромскими на порядок выше. Здесь я больше «четверки» по математике почти никогда не получала, а в институте «вышмат» сдала на «пять».

— Когда поняли, что хотите работать в колхозе?

— Уже не помню когда. Еще в детстве поняла, что хочу, чтобы у меня было свое хозяйство. Не в смысле, в говне всю жизнь лазить, а чтобы это было реально работающее предприятие. Поэтому вопрос выбора вуза вообще не стоял — только сельхозакадемия.

— Однокурсники как на ваше решение работать в колхозе отреагировали?

— Посмеялись, думали, что шучу. К тому моменту, как я окончила институт, родители уже семь лет жили в Костроме. Они до последнего не верили, что я вернусь в деревню. Сначала все говорили «да, молодец, давай», а когда поняли, что я действительно хочу работать в колхозе, начали хвататься за голову: «У тебя в дипломе написано "топ-менеджер", тебя с руками заберут на любое предприятие, только согласись». Но я уже все решила. К тому же на тот момент у меня была парализована бабушка, дедушке 80 лет, они жили в деревне и из собственного дома, конечно, никуда уезжать не собирались. Кому-то же надо было за ними ухаживать.

— Не страшно было?

— Когда ехала, думала, что, даже если и не получится с колхозом, это все равно опыт будет. Настоящая школа выживания. Когда я пришла, тут было 2,5 млн долгов и 16 работников, которые по полгода на работе не появлялись.

— Откуда долги?

— Это все долги по налогам. Раньше ведь были планово убыточные колхозы, им скидывали сверху денег, сколько надо, давали в кредит, а потом в 1991 вдруг сказали: выплывайте, как хотите. Никто этого не умел, вот и скопились миллионные долги, которые никто прощать не собирался. А «отбить» эти деньги — нереально.

— И как вы расплачивались? Брали кредит?

— Мы кредитов не брали, потому что колхозу «Ветлуга» с 2 млн долгов никто никогда кредит не даст. Не выплачивали эти долги вообще, потому что вся прибыль уходит на зарплату работникам, они ведь кредиторы первой очереди.

— А сейчас вы вообще что-то зарабатываете?

— Доход от фермы в год — порядка 1 млн. Иногда хватает денег, иногда нет. Сейчас себя мы можем обеспечить, но прибыль получается нулевой. Выплываем, как можем. Себестоимость 1 л молока — 14 рублей, а молокозавод принимает литр по 9.50. У нас должен был получиться такой приличный убыток. Но мы сами приезжаем в магазины и договариваемся. Сначала везем литров десять на пробу. Если ты хоть раз привезешь некачественное молоко, ты уже потом никому ничего не докажешь: с тобой просто не будут работать.

— Что еще кроме молока производите?

— Навоз. Смешно, но всю весну мы живем реально на навозе. Одна машина стоит тысячи три. С 30 машин получаются приличные деньги. Мы сеем овес, но это в основном для своего потребления: зимой коров кормим. Колоссальных урожаев у нас не бывает. Продаем по деревне: кто-то курочек держит — можно продать мешок-два. Я бы хотела овец еще завести, но все почему-то думают, что дело не пойдет. Вообще, когда у меня появляется очередная идея, тут уже трясти всех начинает. У нас одна работница где-то вычитала, как капусту морскую выращивают, а остальные ей тут же: «Только Наталье не рассказывай». Вот сейчас я хочу овощехранилище переоборудовать под выращивание вешенок. Сказала всем, что, если будут спорить, я вообще страуса привезу.

— Трудно было?

— Всему постепенно учишься. Первый раз, когда поехала за запчастями для механика, разворачиваю в магазине бумажку, читаю: «Сухари, четыре штуки». Думаю, крыша поехала. А оказывается, сухари — это мелкие гайки. А сейчас, отработав два года, стартер от генератора отличаю и даже знаю, что куда устанавливается. В эту посевную мне предлагают уже на трактор сесть: водить-то я умею. Если бы пару лет назад мне сказали, что через два года буду коров осеменять, я бы рассмеялась. А сейчас могу, наверное, и роды у коровы одна принять.

Нормальные люди

В рубрике «Нормальные люди» мы рассказываем о тех, чья деятельность делает нашу страну «нормальной» — открытой, дружелюбной, удобной для жизни. Выбор героев субъективен. Поэтому если вы считаете, что мы должны обязательно написать о ком-то, просто предложите героя в комментариях к любой статье рубрики.

— Если получите грант, на что потратите?

— Очень хочется посевные площади увеличить. Сейчас у колхоза в собственности земли нет ни гектара: земля вся в паевой собственности. Если грант получим, к концу года оформим землю. Часть денег хотим пустить на мясной скот. Как бы мне ни нравились мои коровки, на молоке реально не заработаешь. А москвичи тоже люди, хотят есть и сами нас находят. Когда слышат, что у нас нет никакой цивилизации, а коровки гуляют по полям, приходят в восторг и готовы сами к нам ехать и брать мясо за хорошие деньги. Сейчас же мода на эти экопродукты, хотя это все такая фигня, если честно.

— Почему «фигня»?

— Смотря насколько уходить в это единение с землей. У меня городская подруга помешалась на эко. Я ей говорю: ты приезжай в деревню, год здесь поживи, и я посмотрю на все твои экопрограммы. Трактор — это якобы плохо: там углекислый газ. Это, может, и хорошо — пахать на лошади с сохой, не использовать минеральных удобрений. Но сколько ты сможешь засеять? Гектар? Но сеять зерно на гектаре — это глупо: это мало. А животные? Если убрать якобы неэкологичные ветпрепараты, падеж скота будет такой, что мама не горюй. Антибиотики при мастите и воспалении никто не отменял. Чем еще воспаление легких лечить? Корову над картошкой заставлять дышать? Они же как люди, и болячки у них те же самые.

— А работает у вас кто?

— Когда в августе 2011 года началась уборочная, я понятия не имела, кто у меня будет убирать, какие будут комбайны, кто будет зерно перевозить. И тут приходит какой-то мужчина и говорит: я за зарплатой пришел. А я его за два месяца не видела ни разу. Говорит: болел. Я ему: приноси справку, а он: да нет, я не так болел. Был в запое. Он просто не понимал, как это так, что надо работать. Я бы, может, и заплатила, если бы было с чего. Но когда ты экономишь каждую копейку и сам ее зарабатываешь, начинаешь считать. В тот же день мы поехали где-то искать комбайнеров, договариваться с кем-то, кто будет на тракторах.

— И сколько у вас сейчас работников?

— При прошлом председателе было 16, сейчас осталось семь. В колхозе раньше были совершенно непонятные люди. Была, например, уборщица-истопница, которая получала 3 тыс. за то, чтобы топить печь в конторе. Была какая-то заведующая фермой, которая ничем не занималась. Пришлось отказаться: платить деньги за просто так я не согласна — колхоз себе этого позволить не может. Сейчас доярки, например, зимой получают где-то 6,5 тыс. рублей, летом — 12– 15 тыс. Я понимаю, что для Москвы это не деньги, но для сравнения: в администрации у нас специалист получает 8 тыс.

— А у вас какая ставка?

— 15 тысяч. У нас нередкий случай, когда работник получает больше меня. Я сама веду бухгалтерию, могу написать себе хоть миллионную зарплату. Но зачем? Во-первых, я считаю, что зарплата — нормальная для деревни, да и хозяйство больше платить просто не сможет.

— То есть вы тут не ради денег?

— Во-первых, это для меня опыт, а во-вторых, мне реально нравятся мои коровы. У меня неоднократно было желание все бросить к чертям собачьим и уехать, потому что были проблемы с работниками, техникой, кормами. Но приходишь на ферму, видишь эти глаза — и понимаешь, что ты от них никуда не денешься, потому что жалко. Больше года назад мы продавали корову. Я понимала, что отдаю частникам в хорошие руки, что коровку там будут холить и лелеять и условия лучше, чем на ферме. Но все равно жалко было расставаться до ужаса. Если теленка продаю, потом звоню постоянно, спрашиваю, как он там.

— Как же вы будете мясных животных держать?

— Не представляю. Мне ветеринары все время тот же вопрос задают. У нас в прошлом году молодые коровы телились, а ветеринары не знали, кого откачивать — корову, теленка или меня.

— Вы думали, что будете делать дальше?

— Четкого плана нет и не будет. Бизнес-план хорош только на бумаге, а в жизни что угодно может поменяться в любой момент. А сейчас пока очень хочется получить грант. Но там еще надо выиграть, к тому же денег можно ждать и месяц, и два, и три. Часть гранта — федеральная, а часть — областная, а в области вечно не хватает денег: сами еле концы с концами сводят.

— Ну а колхоз лет через пять-десять вы каким представляете?

— Ну я была бы рада, если бы это было большое крестьянско-фермерское хозяйство. Вчера была в Костроме, ездили на один из самых крупных крестьянских комплексов в области. Везде газон, белые березки, клумбы с цветами, душевая для доярок, комната отдыха. У меня дома скромнее в тысячу раз. Люди умеют зарабатывать, и я не считаю, что это плохо. Если бы мы хотя бы на 50% приблизились к этому, я была бы просто счастлива.

— Какой у вас тут распорядок дня?

— В Шарье бываю часто, постоянно какие-то отчеты — в налоговую, пенсионный. Обычно встаю часов в шесть. Сначала домашние дела. Когда возила молоко в город, к семи приезжала на ферму, к восьми нужно было быть в Шарье. В городе заскакиваешь в администрацию, еще по каким-то делам. Приезжаю — надо бухгалтерию в порядок привести: что-то посчитать, что-то подписать. Вечером надо проверить, накормлены ли коровы, не заболел ли кто, не собирается ли рожать. И того времени семь вечера. Сейчас молоко я не вожу, но у нас идет посевная. Вот вчера, например, прихожу утром на базу, где техника стоит, а народу нет. В общем, работа всегда найдется.

— А в свободное время?

— К тому моменту, как появляется свободное время, у меня обычно ворох грязной посуды. Потом надо пропылесосить и прибраться, свой огород прополоть-полить. У меня еще и две собаки, которых надо выгуливать. Хотя бывает, что я могу облениться и выходной взять.

(Дома у Наташи тоже целая ферма: куры, овцы, ягненок Покемон, две собаки, кошка и лошадь Муза — подарок костромского предпринимателя-мецената.

— Он увидел сюжет про меня и наш колхоз, заинтересовался, навел справки. Просто любит людей, которые умеют работать. Я даже сначала не поверила, что кто-то может п росто так лошадь подарить, — говорит девушка.)

— Семьей еще не думали обзавестить?

— Ну вообще у меня есть парень. Он из Шарьи, сначала пять лет меня ждал, пока я училась в Костроме, а теперь переехал сюда за мной, как жена декабриста. Каждый день ездит на работу в город.

— Не скучаете здесь по городу?

— Нет, интернет-то у меня работает. Для того чтобы пообщаться, фейсбук есть. У меня спрашивают иногда: а как же дискотеки и театры? Ну а вы сами часто в театр успеваете сходить? Ну вот и я так же. У меня сестра живет в Москве, она в Большом ни разу не была, а я, если уж приезжаю в город, стараюсь что-нибудь новое посмотреть. Подружка у меня живет напротив кинотеатра, но там не бывает. Встает так же, как я, в шесть, потому что в Костроме теперь тоже пробки. И возвращается с работы так же, как я, — в семь вечера. Вся разница в том, что у меня в отличие от нее нет дурного начальника.

— Многие бы, наверное, хотели все бросить и уехать в деревню. Но с чего начать?

— Да кто не дает-то! Приезжаешь в деревню, дом-пятистенок можно взять тысяч за тридцать рублей. В любой деревне можно земли взять в обработку сколько угодно, и тебе никто ничего не скажет. Даже если городские, опыта нет, то сейчас же есть интернет и все можно узнать. Да и старожилы все расскажут. Да, вставать придется рано, но лучше уж три часа с коровой на воздухе гулять, чем те же три часа стоять в пробках. У нас интернет — 512 килобит в секунду. Это, конечно, не оптоволокно, но жить можно. Правда, у нас комаров много, но это уж издержки производства.